Ядерные ракеты и родной язык

Мои студенческие годы пришлись на вторую половину 1960-х — начало 1970-х годов. Будто ведьма, да еще и с двумя пустыми ведрами дорогу перешла, — практически каждый год на каникулах во время пребывания в родительском доме случалась вот такая история. Просыпаюсь утром. Все нормально. Жизнь безоблачная, и жить хочется дальше. В обеденный же время, неизвестно чего и откуда, есть воспаление легких. Термометру едва хватает шкалы. В селе была больница, потому об оптимизации сети больниц в период застоя никто и не думал. Если бы кто-то заикнулся о закрытии больницы, то это бы считалось происками мирового империализма, а такой агитатор — заклятым врагом трудового народа, а то и мирового пролетариата в целом.

В больницах всегда были пенициллин и тетрациклин. Меня быстренько везли туда и начинали «бальзамировать» указанными выше препаратами. Причем бесплатно. За несколько дней болезнь отступала. Еще некоторое время — и я возвращался в ряды строителей светлого коммунистического общества. Осенью 1970 течение болезни по неизвестным причинам усложнилось. Усиленное «бальзамирование» не помогало. Никаких оптимистических намеков на благополучный исход я не подавал. Сельские врачи быстренько решили направить меня в Лебедин (Сумская область). Если бы я там умер, то пятно позора не упало бы на чистые белые халаты сельских врачей. «Если волки и не цели, то хотя овцы сыты». В селе смерть человека — это событие, а в городе — так себе, эпизод. Доставили меня в Лебедин едва живого и практически без сознания. Видимо, какие-то сутки в таком состоянии я был и в Лебедине. Поскольку без воли Всевышнего не падает с головы и волосок, а тем более не умирают люди, то я стал отходить. Понял, что я в Лебедине. Но не понял, почему слышу из уст врачей и медсестер только украинский язык. Куда делась русский? Вскоре мне объяснили, что из Лебедина выехали врачи-евреи, которые были там носителями русского языка. Почему уехали? А потому, что в насаженных при Сталине на террасах реки Псел лебединских сосновых лесах появились шахты. Правда, не по добыче угля или янтаря, а для запуска ракет с ядерными гостинцами для противников мирового социализма. Поскольку евреи хорошо помнили Холокост в целом и Бабий Яр в Киеве в частности, то мудро решили не дразнить судьбу Лебединским лесом.

Такие же шахты появились и в лесах в районе Ахтырки на террасах реки Ворсклы. Эти леса я тоже много лет видел лично. Тамошнее село Буймеровка внимания стоит. На шахтах бывать не приходилось. Мотострелковом старшему лейтенанту они неинтересны. Слышал, что были шахты и на террасах реки Сула, а в Ромнах — городе с оригинальным памятником Тарасу Шевченко, созданным скульптором Иваном Кавалеридзе, — располагался штаб ракетной дивизии. Где именно — кому нужно, тот знал. В лесах на террасах Сулы бывать не приходилось, потому что от родного села эти террасы далеко. Способствовали ракеты восстановлению тогда украинского языка в других местностях Украины, об этом я точно не знаю. Также не знаю, почему не состоялось награждение мигрантов золотой медалью «За освобождение Лебединая».

Можно догадываться, что пример лебединских врачей последовали и представители других профессий этого этноса. Представители же титульной нации, то есть Украинцы, после развертывания ракет жили дальше в селах региона. -Прежнему верили в точности американских ракет, нацеленных на лес, и исключали возможность их попадания в сельские огороды и надеялись выжить во время уничтожения американцами ядерных баз Советского Союза на террасах этих прекрасных рек лесостепи. Тогда человек на юге Сумщины и севере Полтавщины больше пугало красное, как в аду, небо ночью в районе Ахтырки. На расстояние в несколько десятков километров от Качановки оно сообщало об успешном сжигания попутного газа на скважинах.

Итак, когда гуси спасли древний Рим, а в Лебедине времен Хрущева-Брежнева ракеты спасли украинский язык.