Пресс-офицер 72-й механизированной бригады Елена Мокренчук: были болезненные потери, но я не знала, что будут еще большие

Военные научились хорошо воевать, они готовы побеждать, отмечает Елена Мокренчук

После начала войны на Донбассе вся Киевщина следит за победами 72-й отдельной механизированной бригады, которая, как известно, находится в самых горячих точках фронта. Волноваха, Мариуполь, Донецкий аэропорт, Саур-Могила, Изварино, Волноваха, Авдеевка – всюду наши бойцы с белоцерковской бригады демонстрировали героизм, защищая Родину от врага. «Моя Киевщина» пообщалась с младшим лейтенантом Еленой Мокренчук, пресс-офицером 72 ОМБр, которая откровенно рассказала о тяжелых буднях на фронте, болезненные потери и мужество украинских бойцов

— Елена Викторовна, расскажите немного о себе, откуда вы родом, кем были до войны?

— Я – историк по специальности. Успела поработать и учителем, и журналистом, и волонтером, и даже дирижером церковного хора. Сейчас же стала пресс-офицером бригады. Сама я родом из Донбасса, и до 7 лет жила в Снежном, которое сейчас оккупировано врагом.

В самом начале Независимости Украины я как раз училась в Донецком Национальном Университете на историческом факультете. Скажу вам честно – это было чудесное время! Старая идеология уже сломалась, а новой еще не выработали. Поэтому учителя и профессора получили возможность говорить о том, что они на самом деле думают и хотят рассказать. А мы, тогдашние студенты, получали информации намного больше, чем кто-либо другой.

Тогда мы дозналися о Голодоморе в нашем Приазовськім края, принимали участие в полевых исследованиях. Хочу сказать, что коренное население Донетчины и Луганщины – именно украинцы, и этот стержень здесь по сей день остался. Эти люди и сейчас нам помогают, заботятся о украинских военных. Именно с ними мы одержим победы — если сделаем ставку именно на местное население, а не на «привезенных», которых силой привезли сюда в 30 годы, уже после Голодомора.

Они и не скрываются: сами говорят, что прибыли сюда в опустевшие дома, из Воронежа или еще из каких регионов России, и это расслоение является очень четкое. В целом по деревням и до сих пор говорят на украинском, а в городах на русском; сельские ненавидят «городских» и передразнивают их на ломаном русском – а горожане, наоборот, презрительно называют сельских жителей «деревня» и передразнивают, искажая украинский. Это расслоение было глубинным, но наиболее ярко оказалось, собственно,именно во время войны на Востоке.

— Что подтолкнуло Вас покинуть журналистику и приобщиться к волонтерской деятельности?

— Я работала журналистом на Донбассе, когда наступил период становления Януковича. Между собой мы шутили: «Те, кто много знают – долго не живут». А нам, журналистам, приходилось видеть и знать слишком много, и это было действительно опасно. То был реально такое время, когда в водоемах находили трупы, на кладбищах по ночам «підхоронювали» людей в уже существующие могилы. На улицах лежали убитые, тела которых по трое суток не убирали, потому что в них возили других и запугивали: «Будешь сопротивляться — и тебе такое будет».

Это было ужасно. Никто не чувствовал себя в безопасности. На то время я уже работала в одном из столичных изданий, поэтому вскоре с семьей переехала в Киев.

На Майдан с детьми вышли с самого начала, 21 ноября 2013 года, и боролись вместе со всеми до конца, ибо уж кому-кому, а нам было слишком хорошо известно, кто такой Янукович, и что несет его банда моей стране.

— Но как оказалось, тогда все только начиналось…

— Да, к сожалению, Майдан закончился – но опасность для моей страны не прошло. Огонь вспыхнул сначала в Крыму, а потом и на моей родной Донетчине. Мне, как журналисту, надо было разобраться, что происходит здесь, на земле моих отцов и прадедов, поэтому после Крыма я поехала туда.

На то время, солдаты защищать мою Родину, не имели много чего необходимого: ни продуктов, ни одежды, ни обуви – ничего. Подразделения ВСУ отбыли в зону АТО по тревоге и тыловые службы не успевали за передвижением боевых частей. Я тогда спросила: «Ребята, а где вы хоть спите?». Они ответили: вон, веток в посадке нарубили, постелили, и все.

Надо было что-то с этим делать. В тот же день поехала в Мариуполь, купила за собственные средства несколько обычных пляжных палаток, чтобы солдатам хоть от дождя было куда спрятаться. Далее были разгрузки, камуфляжная форма, берцы и многое другое. Потом мы обнаружили, что наибольшей потребностью для бойцов есть доставка на передовую посылок из дома, и, создав волонтерской организации «Солдатская почта», в течение трех лет мы ежедневно с утра до вечера за 50, 150,200 кмрозвозили моим защитникам посылки с почты: продукты, одежду, обувь, оптические приборы, снаряжение… Мы, волонтеры, делали все возможное и невозможное, чтобы только помочь им победить. Потому что никто, кроме ВСУ, не смог бы нас защитить от вооруженных новейшей техникой оккупантов.

— Насколько страшно и опасно было тогда обычной гражданской, тем более женщине, возить помощь нашим бойцам? Были ли ситуации, когда Вы оказывались в реальной опасности?

— С военнослужащими 72 отдельной механизированной бригады с первых дней мы стали родными. Они первыми пришли защитить мою Волноваху и Мариуполь, спасли нас от оккупации. Потом их забрали на Амвросиевку, тогда – в Червонопартизанск (знаменитый 248-километровый рейд вдоль границы), и я за ними везде ездила и привозила все, что они просили.

Однажды ребята попросили привезти им приборы ночного видения и бинокли. Конечно же, я привезла, но под Червонопартизанськом на меня напали вооруженные российские бандиты. Не первый раз меня арестовывали, но тот случай был самым страшным, потому что их там было человек 15 с автоматами. Тогда я чудом спаслась с помощью наших бойцов 72-й. Они, узнав о ситуации, позвонили директору шахты и сказали: «Если ты нашу маму Лену не спасешь, то мы тебе шахту розфігачимо». Тот директор, как выяснилось, вообще был патриотом Украины и замечательным человеком: он спас меня и лично передал нашим бойцам все, что я им привезла.

В то время линия фронта была еще очень зыбкой, подвижной, а навигаторы часто не работали, да и основные дороги были перекрыть врагом, поэтому бойцы и волонтеры часто попадали в беду, и надо было проводить их полевыми дорогами, которые я, как местная и журналист, знала очень хорошо. Очень скоро события приобрели такой накал, особенно после Иловайска и запада на нашу землю российских танков, что мне надо было постоянно находиться на фронте и выполнять работу не только волонтера и журналиста, но и проводника.

— Я так понимаю, что именно тогда волонтерская деятельность переплелась с новой профессией и должностью, когда Вы стали младшим сержантом, пресс-офицером 72 ОМБр?

— Где-то в 2016 году волонтерство стало не таким актуальным. Армия уже была обеспечена всем необходимым. Поэтому моя работа стала более информативной, и заключалась в том, чтобы рассказывать непосредственно о бойцах и их боевые подвиги. Идеологическое оружие сейчас важнее военную. Вооруженные силы свою работу сделали: остановили врага и держат оборону крепко.

На сегодня наша задача – сделать так, чтобы, во-первых, когда они возвращались сюда, в тыл, их воспринимали адекватно, как новые возможности для нации, а не как угрозу. Во-вторых, мы должны поддерживать боевой дух бойцов на фронте, предупреждать распространение искаженной и лживой информации и не разводить «предательство», «всепропальство» и другие глупости. Кроме того, надо же информировать близких о том, как воюют их любимые здесь, на линии огня! Именно для этого мы начали в 2015 году выпускать нашу газету «Восточный фронт», которая выпускается прямо на передовой. Сейчас мы немного изменили ее формат, назвали «Честь и воля», и суть не изменилась.

— А как происходит сотрудничество с другими СМИ?

— Стараемся также привлекать журналистов из центральных средств, но не для того, чтобы они приехали на промзону и сказали, сколько раз их обстреляли, а, собственно, с целью создания материалов именно о бойцах, об их жизненном и боевом пути. У нас есть много интересных личностей, вместе служат родители и дети, братья (даже есть близнецы!), влюбленные пары, супруги… Есть молодые командиры, о которых тоже хочется рассказать, и еще множество интересных людей.

Это очень поднимает боевой дух солдат. Да и люди на «чистой Украине» должны знать, что мы здесь не просто считаем количество обстрелов, а на самом деле воюем, и делаем это хорошо — конечно, с учетом Минских соглашений, которые нас ограничивают, но и дают возможность применять военную хитрость и находить новые способы борьбы с врагом. Если россияне гонят людей на убийство, воюют в основном, как мы говорим, «мясом», — то мы, наоборот, стараемся сохранить наших бойцов, побуждаем военнослужащих учиться, проявлять мастерство и талант. Для нас каждый раненый или, не дай Бог, погибший — трагедия, потому что бригада – то одна большая семья! Наша цель — показать истинное лицо украинской армии и, конечно, помочь потом этим людям потом органично вернуться в мирную жизнь.

— Какие потребности сейчас есть в 72-й бригады, чего не хватает больше всего, а чего наоборот достаточно?

— Это так же как в семье спросить, какие есть потребности. Вроде все есть, а если копнуть глубже, то начинается… Тепловизоры выходят из строя камеры наружного наблюдения ломаются, есть огромная потребность в обычных принтерах, ноутбуках. Чем дальше от ужасов 2014-15 годов, армия вновь возвращается на свои круги, когда надо много бумажек, справок и прочей бюрократии.

Например, солдат едет в отпуск – надо оформить документы; получил ранения – надо куча справок; а это канцелярия, которая заедает, но без нее никуда. Если говорить о специфических военные нужды, то одежда и обувь – это уже не актуально, все более-менее одеты и обуты. Порой бывает, что отдельным военнослужащим или подразделениям нужны какие-то специфические вещи для выполнения определенных задач: например, легкое и прочное обувь разведчикам, теплые тулупы и шапки стражем в зимние ночи, удобные и легкие в стирке комбинезоны для ремонтников и тому подобное.

Одной из крупнейших проблем сейчас является информирование и полиграфия: военные календари, газеты, журналы, плакаты, шевроны, флаги, баннеры пользуются большим спросом у бойцов и гражданских в прифронтовой зоне,но это же огромные деньги, которые ни Минобороны, ни волонтеры военным подразделениям не предоставляют.

— Кто больше всего помогает из волонтерских организаций и государственных структур? Может, кому-то хотите поблагодарить отдельно?

— Волонтеров помогает очень много. Самую большую помощь нам оказывали организации «Вернись живым», «Народный тыл», «Сестры победы» и много других, в том числе, есть отдельные волонтеры, которые не входят ни в какие организации. Они каждый раз приезжают, стараются что-то привезти из самого необходимого.

Мы очень благодарны тем, кто оказывает существенную помощь. То есть, пирожки, вкусности, носочки, белье – это хорошо, и ребята очень радуются. Но больше всего нужны беспилотники, камеры наружного наблюдения, оптические средства (прицелы, тепловизоры, ночники, бинокли). Нужны также бытовые вещи – стиральные машинки, бойлеры, холодильники, а также принтеры, ноутбуки для подразделений, чтобы не гонять солдата за50 кмроздрукувати нужного ему бумажку или справку.

Очень многие сейчас помогают госадминистрации. Зимой 35 «бусов» приехало на фронт из Киева, и из них 7-8 заехали на 72-ю бригаду. Они привезли генераторы, тепловизоры, и те же самые стиральные машинки. Это действительно была существенная помощь. Очень много также помогают Белоцерковские волонтерские организации, за что мы им искренне благодарны.

— В тылу, среди мирного населения иногда ходят подозрения, что на самом деле цифры реальных потерь от нас скрывают. Различные источники публикуют разную количество погибших и раненых. Как вы это объясните?

— Обычная безответственность «диванных экспертов». Журналисты имеют четкие указания и знают, что информацию о потерях мы не обнародуем сразу, чтобы не корректировать огонь врага. Они четко выдерживают эту «сутки молчания». Но у нас есть в соцсетях такие «добренькие люди», часто и волонтеры, которые стремятся «кукурікнути» первыми. Такие фейки очень пугают родственников бойцов, к тому же, эта информация очень часто не соответствует действительности или является искривленной.

Был случай, когда в одном из прикомандированных к нам подразделений в блиндаж прилетела мина, ранив 6 бойцов. А волонтеры написали о 7 убитых… В нашей бригаде мы понимаем, как напряженно родственники следят за такими вещами, поэтому своевременно информируем, на официальной странице. По погибшим каждый раз публикуем некролог, даем фото. Реальный человек – реальная история. Это фотография, информация о погибшем, где будут хоронить и прочее. Тем более, у нас на подготовку и проверку этой информации есть целая эпоха.

— Известно, что украинские военнослужащие потеряли веру по отношению к государственному руководству в лице ее главнокомандующего. Что Вы лично об этом думаете? И если бы сейчас перед Вами сидел президент Петр Порошенко, чтобы Вы ему сказали?

— Поскольку я не только военнослужащий, а еще и журналист с большим стажем и опытом, я немного разбираюсь в этих вещах. С Порошенко также встречалась несколько раз, еще до войны. И на Майдане тоже, и на некоторых мероприятиях. Знаете, когда начинают говорить что Порошенко таки-сякой, плохой, то я говорю: прежде всего, кто такой Президент? Это – наемный работник. Когда я нанимаю сантехника отремонтировать мне унитаз, мне по большому счету безразлично, есть ли у него еще какой-то заработок, это меня лично не интересует. Я его наняла сделать работу – пусть сделает. Сделал – молодец, не сделал – иди дальше, я найду кого-то другого.

Так же было и с Януковичем. Мы его наняли для чего? Он нам пообещал добиться евроинтеграции. Он нас обманул, и мы его выгнали. Вы сейчас скажете: «Порошенко обещал, что война закончится за несколько недель!». Но хорошо критиковать, сидя на диване. Признаюсь: после Майдана мы все, кто там был, тоже думали что это просто «Донбасс бузить», и ситуацию будет легко изменить. Бандитов – под арест и суд, рассказать людям правду и успокоить… Но когда мы приехали на Восток, то увидели, что там находятся военнослужащие другого государства. И тогда мы поняли, что здесь совсем другая ситуация, и фанерными щитами и украинскими флагами здесь сделать ничего не удастся. Надо было воевать по-настоящему, с артиллерией и танками – а вы же знаете, как методично и целенаправленно уничтожали нашу Армию все эти годы до войны?

Сейчас армия очень изменилась. Морально, количественно, качественно… Военные научились хорошо воевать, они готовы побеждать. Но это наши города, хоть и оккупированы; в них живут наши граждане. Мы не можем вести в городах активные боевые действия, ибо тогда погибнет много гражданских людей, и враг этим пользуется, прикрывается нашими людьми. Поэтому у нас идет ползучая война. Мы отжимаем свое понемногу, по километру.

10 августа 2015 года под Белой Каменкой был бой, и мы «отжали» 15 километров нашей территории; зимой 2015-2016 мы взяли под контроль Докучаевские терриконы, окружив город. Сейчас под Авдіївкою мы понемногу, километр за километром, тоже освобождаем территорию. Без громких побед, без больших сражений. Поэтому говоря о Порошенко, я сразу говорила: он — как бульдог. Он схватил Путина за горло, и потихоньку, медленно сжимая все крепче, он его додушить.

Подключается Европа, підключимось мы все, будем рассказывать правду о войне, и все вместе мы Путина таки додушимо. И его конец — это будет именно наша заслуга, общая. Можно говорить, что Порошенко что-то сделал неправильно. Да, он человек, и тоже иногда ошибается.

— В вопросе неверия к власти также имелось в виду и то, что сейчас много военнослужащих жалуются на то, что не могут должным образом получить обещанные земельные участки, достойное лечение и реабилитацию?

— Как на меня, это чисто москальский и рабский подход – «мне все что-то должны». И именно через это сейчас многие бедствия. Те люди, которые сейчас воюют на фронте, они не заморачиваются ни землей, ни квартирами, ни чем-то еще. Те, что с 2014 года там, — в них уже другие ценности и приоритеты. Я понимаю, что все эти проблемы возникают уже в мирной жизни, когда солдат возвращается домой, к семье. Потому что когда ты находишься там, между жизнью и смертью, это не существенно.

Вот у меня сейчас есть вот этот китель, который на мне, и еще один. Больше мне не надо. Все, что мне нужно — со мной. Это рюкзак с ноутбуком, на котором 5000 мегабайт информации. Это фотографии, текстовые документы об этой войне. Вот это и есть моя ценность. Когда я вернусь в мирную жизнь, возможно мои приоритеты изменятся.

Государство что-то дает, прописывает в законах, а реализовывать это должны общественные организации. Когда мы к этому придем, когда поймем, что это дело наше – страна изменится. Государство должно обеспечить одеждой, оружием, и медицинским обслуживанием, лечением после ранения. А реабилитация — это уже работа благотворительных фондов, которых должно быть много. И те фонды уже должны заниматься реабилитацией, в том числе и за рубежом.

Это не функции государства. Государство создает законы, по которым будет удобно жить всем. А сидеть и ждать, пока президент приедет и нам все сделает, не стоит. Он не Господь. Давайте не наделять наших чиновников божественными полномочиями, они их просто не понесут – да и не достойны, согласитесь.

— Елена, мы все хотим мира, и верим что он скоро наступит. Вы уже думали, чем будете заниматься в мирной жизни?Может, книжку захотите написать?

— Так, сначала напишу книгу. Дальше мне очень хочется рисовать. Хочу нарисовать все то, что пришлось увидеть. Война – это на самом деле страшная вещь, но в этой войне видишь человека таким как он есть. И эти поведенческие модели, находки, переосмысления своей сущности под давлением нечеловеческих критических условиях – это очень интересно. Я благодарю судьбу за то, что она свела меня с такими невероятными людьми на фронте. И все больше я убеждаюсь, что таки правда, фронт меняет человека. Он «обнажает» в человеке то, что есть на самом деле. Если ты подлец — ты будешь исключительным подлюгой, тебя очень быстро распознают, и ты не будешь там долго находиться. Если ты действительно человек искренняя, преданная, отважная, готова принимать других такими какие они есть – тебе будет легко. Это именно то фронтовое братство, которое не заменишь ничем.

— Что наболело? Ваш крик души, если такой есть…

— Я не хочу больше хоронить. Это крик, который у меня вырвался в январе этого года. Когда у нас погибло 12 человек. Господь меня долго миловал – за три годы войны из моих друзей не погиб почти никто. Был Сергей Волнухин, который погиб в 2014 году. Это практически единственная была потеря. Затем в 2016 году погиб мой друг Андрей Жук, комбат «Маугли». Это была такая личная трагедия, которую не знаю, как я пережила!

Мы приехали на поле и услышали по рации: «Маугли тяжелый!» Его отправили в госпиталь в Волноваху. Пока туда добрались и зашла в хирургию, мне на встречу уже вышел врач и сообщил, что Андрей две минуты как ушел на небеса… Я взяла его за руку, и у меня было такое впечатление, что он держался за меня, пока его не похоронили на родной Хмельнитчине. На кладбище сколько много слов хороших сказали, которые он при жизни, к сожалению, не слышал! И на его лице тогда была улыбка. Гроб опускался в низ, а его душа поднималась и видела нас всех.

И это были болезненные потери, но я не знала, что будут еще большие. Когда в том же январе мне сказали, что не стало еще одного друга, Андрея Кизила, нашего «Орла», это был просто шок. Я не верила, попросила медиков тут же открыть его лицо… На похоронах я узнала, что погиб еще один наш друг – Леня Дергач. Эта потеря до сих пор очень болит. На следующий день пришла весть, что погиб мой племянник – Роман Климов, наш Ромчик…

И знаете, такое было ощущение, как мины ложатся… одна, вторая, третья, четвертая; и каждая все ближе, ближе… Тогда у меня была только одна мысль: кто следующий? Потом был еще Макс Гринчишин, верный побратим с 2014 года, были другие… Авдеевка забрала очень много лучших сыновей Украины, верных друзей.

В общем за эту войну в боевых действиях мы потеряли 97 человек. Каждый из них — это частичка сердца, которая вырвана вживую. Я не готова терять. Я смотрю на каждого нашего парня, я молюсь за каждого, и единственное что я прошу у Бога – Господи, сохрани! Сохрани наших сыновей, Небесный Отче…

Беседу вела Надежда Савчук, «Моя Киевщина»