Драматург Наталья Ворожбит: «Мои пьесы жесткие и откровенные»

Ее пьесу «Зернохранилище» о Голодоморе поставили в Королевском шекспировском театре. Она писала ее в Москве, где принимала участие в создании резонансного театра «Док». После агрессии РФ в Киеве создала «Театр переселенца», с ним организует показы документальных драм на основе метода «вербатим». С известным драматургом Натальей Ворожбит говорим об общественном и личном.

— Наталья, какие особенности метода «вербатим» для драматурга? Ведь журналисты «вербатим» в каждом интервью.

— В его основе — диктофонные записи разговоров с определенными людьми без сформированной заранее концепции. Она возникает в процессе создания пьесы. «Вербатим» помогает настроить слух драматурга, актеры на сцене начинают говорить природными голосами. Бывает, с трехчасового разговора подбираю минут 10 для сцены с участием участника события, из объекта-жертвы возникает субъектом-героем своей биографии. В «Театре переселенца» мало репетируем, спектакль идет лишь дважды, потому что исчезает органика. Это психотерапия для всех.

Драматург Наталья Ворожбит.
Драматург Наталья Ворожбит.

— Такие драмы — это психотерапия или искусство?

— У каждого свои критерии искусства. Лучше не давать оценок. Для меня искусство — это чудо. Первый «вербатим» я написала 10-летней, когда переехали на новую квартиру в Киеве. У подъезда дедушка рассказывал о войне такое, о чем не говорили ветераны, которые приходили в школу. В частности как ему было страшно. Его историю я тогда записала от первого лица, сохраняя особенности речи. Это абсолютный «вербатим».

Когда начала писать пьесы, много придумывала. А потом осознала, что надо писать о том, что знаешь: о людях, которые имеют определенные социальные проблемы и живут в тяжелых условиях. Мои пьесы жесткие и откровенные. Они создают территорию дискомфорта для зрителя. Каждый зритель сам отвечает, в чем искусство и авторство документального театра. Майдан дал понимание, что пора театра «док» — честного и быстрого.

— Вы стали общественным деятелем, добавляет ответственности. И вдохновение?

— Считала, что не в состоянии заниматься общественной деятельностью. Люблю компьютер. А выходить в люди — дискомфорт. И брать интервью не люблю. Может, потому, что слишком сильно впускаю в себя исповеди. Но случилось так, что я оказалась на оранжевом Майдане. Когда он начался, мы с мужем Максимом Курочкиным были на очень крутой резиденции в Америке, и там просто не находили себе места. Заехали в Москву, где жили, забрали вещи и переехали жить в Киев. Я так и осталась здесь, а Максим после развода вернулся в Москву.

У меня и до Майдана были документальные проекты, но не было достаточной мотивации. Революция ее дала. Чувствую, что приношу пользу. «Хроники Майдана» о Революцию достоинства поставили в Варшаве, было много чтений в разных странах. Была и критика, которая развивает. В Киеве нет критики, нет конкуренции в театре — он у нас консервативный.

— Строите в Киеве институт драмы как альтернативу театра?

— «Строим» — громко сказано. Есть команда, опыт. С единомышленниками развиваем современный театр разных направлений. Объединила нас временная база на киностудии Довженко. Театр «Золотые ворота», Гете-институт предоставляют площадки. Но нет финансирования — только гранты, которые получили, когда были на гастролях с «Театром переселенца» в Германии. Я готова присоединиться к энергичных людей. В этом я командный человек, но полностью взять на себя ношу? Дочь растет — надо больше бывать с ней, хочется личной жизни, а не быть во всех этих обязанностях, которые сама на себя взяла. А без них чувствовала бы себя неполноценной.

— Когда и где можно увидеть ваши представления?

— В Украинском доме 2 июня сыграем «Возвращение Крыма». Это волонтерская история с простыми людьми. К ней привлечен Ахтем Сеитаблаев, но организаторские и режиссерские функции — за мной. Планируем спектакль «Мой Киев» — как переселенцы воспринимают Киев. В столице идут спектакли «Вий» и «Цветок Чертополох» в театре Франко.

— С чего и кого начиналась ваша театральная деятельность?

— Я не из искусного круга, и только несколько раз была в театре. Когда моя подруга написала роман, она позвала меня с собой в Центр современной драматургии и режиссуры — кажется, он так назывался. Его руководитель предложил попробовать и мне. Так я написала пьесу. Там дали толчок и Максиму Курочкину.

— Как уживались два драматурги в одной семье?

— Мы недолго уживались — шесть лет. Я никогда не завидовала его успеха. У женщин это проще — они гордятся успехами мужа. У мужчин — наоборот, но о Максиме не могу сказать, что он мне завидовал. Трудно было, и общие интересы объединяли. Они и сейчас держат нас, как и дочь. Мы общаемся.

— Вроде хеппи-энд в жизни. Почему же вы их не любите на сцене?

— В произведениях счастливый конец расслабляет зрителя, он тогда не задумывается. Я сочувствую персонажам. Мне хочется, чтобы увидели их красивую душу, как это пафосно звучит. Много общаюсь с простыми людьми, в том числе родственниками из деревни. Мама 18-летней приехала из села покорять Киев. Она закончила институт культуры и работала библиотекарем, затем — директором книжного магазина. Папа — дитя войны. Он работал инженером на ДВРЗ, но играл на всех музыкальных инструментах, в частности на саксофоне. Хорошо рисовал. Я их единственный ребенок.

— Но попали в спортивный интернат …

— Я там ни доучилась, была посредственным легкоатлетом, но это был интересный опыт. В общем поменяла шесть школ. Когда общаюсь с подростками в Попасной, Николаевке, то интернатский практика помогает. Мой задорный бескомпромиссный характер не связан со спортом.

— Вы творчески заявили о себе, когда в 1995 году в Молодом театре поставили вашу первую пьесу «Жития святых». Европейское признание получили после успеха в Англии. А что для вас стало первым профессиональным достижением?

— Спектакль в Москве по моей пьесе о подростках «Галка моталки» в 2002-м. Там мои впечатления о спортивную школу. В спектакле играли будущие российские звезды. Это первая пьеса, за которую мне не стыдно перед ней — пробы пера. Важными были премьеры в Ройял Корти в 2005-м, где я была на резиденции для драматургов, «Зернохранилища» в Шекспировском театре.

— Вы достаточно противоречивы: не любите: сюжетности, а работаете в сериальном бизнесе, не любите адаптации, а осовременили «Вия» и «Цветок Чертополох», созданную по мотивам пьесы Николая Кулиша.

— Я работала на телевидении — набивала руку, надо же было выживать. Но стало скучно, особенно в Москве. Думаю, самое простое, что может быть в истории, — сюжет. Хорошо делать сюжеты можно научиться, а все неуловимое, для чего надо выложить душу, напрягает другие мышцы.

— Я думал, что сюжет в искусстве — это XIX века, то вторичное. Но с годами убедился, что жизнь сюжетное, меняется только понимание, что решающее.

— Жизнь построена на законах драмы, но если больше ничего, кроме сюжета, в произведении, это раздражает. В «Ворошиловграде» Жадана мне нужно как сценаристу подтягивать событийность, чтобы была динамика. Автор забывает, о чем писал несколько страниц назад, и идет в бессюжетность. Хорошо, что Сергей совершенно не конфликтный. Он с режиссером Ярославом Лодыгиным писали сценарий более года, но не справились. Сергей предложил мне — он щедр в этом смысле.

Написала две серии «Кайдашевой семьи» для канала СТБ, а надо 12. Мне очень нравится книга, но я ее осовременивает, добавляю много персонажей. Хотела бы сохранить название, например «Кайдашева семья — ХХI», Имена, хотя понимаю, что Мотря или Мелашка звучат неправдоподобно.

— А что создали оригинального последнее время?

— Написала сценарий о защите донецкого аэропорта для художественного фильма Ахтема Сеитаблаева. Фильм получил государственное финансирование. Пожалуй, будет и телеверсия. Я писала Украинская, сережками и на русском, как в аэропорту говорили ребята. А Госкино требует, чтобы была только украинский. Думаю, так все живое в фильме будет убит. Готова отстаивать сценарий до последнего.

— Что вас поразило в последнее время в Украине, в частности в Донецкой области, где бываете ежемесячно, и в мире?

— Несколько раз была в Нью-Йорке как писательница. Это лучший город мира — красивый, демократическое, разнообразное. Единственный город, куда я хотела бы эмигрировать, если бы оно не было так далеко от дома. Украина переосмысливаю. Не знала страны такой, у меня ощущение удивительной наполненности.

В Донецкой области живут не враги, не плохие Украинцы. Мы почти не знаем друг друга. Мы протупил, особенно правительство … Хотя то правительство был почти весь оттуда. Но простых людей не слышали. Теперь в Попасной люди ходят с трезубцами, у детей проукраинские настроения. Там есть проблемные зоны, но надо сеять украинском, ездить туда регулярно, как мы полтора года ездили в Николаевку и почувствовали результат. Должна быть государственная культурная программа.

Недавно в Славянск взяла нашего режиссера немца Георга, с которым познакомилась в Москве. Площадь многим снес крышу в хорошем смысле.

— Какие у вас отношения с Москвой?

— Два года назад приняла для себя решение: не ездить в Россию, хотя есть приглашение. На прошлой неделе звонили с Первого канала. Год назад им отказала. Спрашивали: «По идейним соображениям?» — «Да», — ответила. Теперь спрашивают: «У вас ничего не изменилось?» Я рассердилась: «А что у вас изменилось? Путин?»

— Когда возвращаетесь в Киев из АТО, вас не впечатляет социальная шизофрения двух миров Украины? К чему это может привести?

— Не знаю. Это чувствуют военные, волонтеры. Они не находят в Киеве себе места, возвращаются. Я нахожу здесь место, а им сочувствую. Хочу верить в лучшее, но бывают приступы цинизма. И надо рисовать счастливую картинку.

— Наверное, для восьмилетней дочери?

— Рассказываю ей, как жили при Советском Союзе, чем мы, Украинцы, отличаемся от других народов в Европе. Мне хочется изменить мир к лучшему, чтобы дочери жилось лучше. Она учится в обычной гимназии, там хорошая атмосфера. Не верю, что в дорогих школах хорошее образование. Дочь — явный гуманитарий, посещает театрально-фольклорный театр. Она рисует, кажется, будет художником. Мы учим с ней английский. Язык дает свободу, и будущее связываю с Украиной.